Свобода власти и свобода народа: Славянофильское отрицание западной демократии

Культивируемая у нас система западной демократии старается регламентировать все стороны человеческой жизни. Объём юридических установлений покрывает собой всю жизнь современного человека, зачастую придавливая его свободу в самых важных для его личностных проявлений областях.

Так было не всегда в нашей истории. И об этом ярко свидетельствует славянофильская мысль.

Свобода государственной власти и свобода народного мнения

Сегодня, много лет назад, родился один из главных деятелей славянофильского движения Иван Сергеевич Аксаков (1823–1886). Он был ключевой фигурой для почти всех славянофильских изданий, как журналов «Московский сборник» (1852) и «Русская беседа» (1858–1859), так и газет: «День» (1861–1865), «Москва» (1867–1868) и «Русь» (1880–1886).

Всю свою жизнь Иван Аксаков положил на всевозможную помощь угнетённым славянам Турции и Австро-Венгрии, за что был избран председателем Московского славянского благотворительного комитета (1875–1878).

Иван Аксаков. Фото: Viktor Gritsuk/Globallookpress

Как русский мыслитель и известный публицист он сформулировал важные для понимания русской психологии понятия о взаимоотношении власти и народа, резко отличающие русскую традицию от навязываемых уже более ста лет, чуждых нам норм западной демократии. Именно поэтому к его слову стоит прислушаться особенно внимательно.

«Русский народ, — утверждал Иван Аксаков, — образуя русское государство, признал за последним в лице Царя полную свободу правительственного действия, неограниченную свободу государственной власти, а сам, отказавшись от всяких властолюбивых притязаний, от всякого властительного вмешательства в область государства или верховного правительствования, свободно подчинил… слепую волю свою как массы и разнообразие частных ошибочных волей в отдельных своих единицах единоличной воле одного им избранного (с его преемниками) человека вовсе не потому, что считал её безошибочной и человека этого безгрешным, а потому, что эта форма, как бы ни были велики её несовершенства, представляется ему наилучшим залогом внутреннего мира. Для восполнения же недостаточности единоличной неограниченной власти в разумении нужд и потребностей народных он признаёт за землёй в своём идеале полную свободу бытовой и духовной жизни, неограниченную свободу мнения или критики, то есть мысли и слова».

И добавлял, что царскому «единоличному уму, облечённому верховной неограниченной властью, содействует, таким образом, ум миллионов, нисколько не стесняющих его свободы, не насилующих его воли» (Сочинения. М., 1887. Т. V. С. 90–91).

Итак, славянофильский идеолог провозглашал сочетание неограниченной свободы государственной власти и неограниченной свободы мнения народа как национальную традицию властвования и подчинения. Традицию исторически сложившихся и взаимодополняющих отношений между властью и народом, которые не ограничивали ни свободы действия власти, ни свободы народного мнения об этих действиях.

Эта знаменитая славянофильская доктрина Ивана Аксакова изображает становление свободы государственной власти и свободы мнения несколько более сознательным процессом, чем, конечно, это было в исторической действительности. Скорее это сочетание стало результатом продолжительного психологического процесса совместного проживания власти и народа в едином организме русского государства. И отношения власти к народу и народа к власти не были изначально разграничены с такой определённостью как у автора.

Но то, что единоличная власть в России была сформирована под воздействием русской национальной психологии и соответствовала национальному идеалу земного устроения, эта славянофильская теория, безусловно, отображает весьма точно.

Лучшим подтверждением чего является традиция тысячелетнего воспроизводства одного и того же принципа государственного управления, даже после тяжелейших разорений страны. В этой последовательности возрождения автократического властвования в России можно видеть уже вполне сознательный элемент национального творчества.

Русская власть как воплощение возможной для людей справедливости

Об этом превосходно писал и сам Иван Аксаков:

Ложь, будто власть Государя, основывается у нас только на неразвитости, на невежестве народном! Идея государства, идея единой Верховной Власти ни одним народом мира не усвоена себе так сознательно, как нашим. Не по случайной же прихоти отдельных лиц тысячу лет исторической страды перетерпел он ради созидания и укрепления своего государства! Не он ли воссоздал его вновь, когда оно разрушилось почти вконец, в эпоху самозванцев, и воссоздал именно от нижних слоёв земли поднявшийся народ с некоторыми из людей слоёв верхних, мысливших с народом заодно и пуще своих привилегий любивших Русскую Землю? И не только воссоздал он государство, но и личную Верховную Власть во всём её объёме, отменив всякого рода ограничения, придуманные некоторыми олигархами. Мало того, несколько лет непрерывно, способом земских, почти не расходившихся дум или соборов стерегла земля неприкосновенность и достоинство Царской Самодержавной Власти.  

«Да, — говорил Иван Аксаков в другом своём тексте, — монархическое начало росло у нас одновременно с русским народом, единодержавие выработано тяжким процессом: трудом и борьбой всей русской истории, так что коренится не только в инстинктах народа, но и в его сознании как народа исторического, как политического организма. Другими словами, это учреждение в России вполне национальное, оно не мыслится вне народности, которая, в свою очередь, не мыслится вне Православной Церкви. Не бездушным, искусно сооружённым механизмом является (по народным понятиям) Верховная Власть в России... а с человеческой душой и сердцем» (Сочинения. М., 1887. Т. V. С. 23, 142).

Мысли очень характерные для русского правосознания. По славянофильской доктрине Ивана Аксакова государственная власть есть воплощение возможной для людей справедливости и последнее прибежище для несчастного, последняя надежда для несправедливо угнетаемого.

Русский Царь в русской истории никогда не являлся банальным олигархом (капиталистом), смысл деятельности которого — личное обогащение. Монарху нет нужды стремиться к достижению каких-либо денежных интересов, все его бытовые личные надобности обеспечены во всех отношениях. Он воплощает в себе общенациональные интересы государства как свои личные, и, наоборот, его личные деяния отображают интересы общегосударственные.  

Фото: Vladimir Winter/Globallookpress

В этом же смысле Государь — идеальный представитель народных интересов. Представитель фактический и юридический, хотя бы потому, что ни народ, ни государство юридическими лицами не являются. Да и фактической, самостоятельной дееспособностью не обладающие.

Монарх — единый и живой символ государства не в силу каких-либо юридических постановлений, а в силу исторической факта связи Царя с народом. До революции он единовластно обладал суверенитетом, воплощавшим независимость и мощь России.

Связь Верховной власти с народом может быть реально осуществляема лишь при реальной осуществимости свободы народных мнений и свободы народной жизни. Мнений, свободно высказываемых, о результатах и способах управления народной жизнью осуществляемой властью. Но без оспаривания права действия у власти, так как власть ограниченная, не свободная не может быть и эффективной. Что может несвободная, ограниченная, слабая власть? Она не способна защитить ни народную свободу, ни сам образ жизни народа.

Нужно ли было русскому народу требовать себе право участия во власти до революции? Нужно ли было русским подданным участвовать в партийных попытках прийти к власти? Вмешиваться во властные действия, выдвигая своих делегатов для ограничения власти? В государстве Рюриковичей и Романовых это было абсолютно лишним занятием, как пятое колесо в телеге. Русские в лице своих Государей и так обладали национальным суверенитетом, свободой мнений и свободой жизни.

При современной западной демократии Верховная власть, юридически декларативно размазанная ровным слоем по всем гражданам РФ, способна ли создать действенный национальный суверенитет? Юридические права есть, но есть ли возможности их реализовывать в практической жизни? И есть ли сегодня у нас та национальная свобода жизни и мнения, о которой писал Иван Аксаков? Все эти вопросы должны стимулировать дальнейшие размышления о русском будущем.